Фактор умолчания  - Александр Плетнёв

Обеспечителя, по сути, взяли в неполную «коробочку»: по обоим бортам и с кормы, осуществляя одновременную передачу топлива траверзным и кильватерным способами. «Бутома», будучи центральной фигурой в связке, становится «уравнителем», то есть – судно следует постоянной скоростью и курсом… Маневрируют, выдерживая дистанцию и интервалы, присосавшиеся корабли.

На «Петре» у приемного места уже выполнили все необходимые меры: расставлена с противопожарными средствами вахта из дивизиона живучести, палуба вокруг облита из брандспойта, проверив – стекает ли вода со шпигатов, командир БЧ-5 доложил о готовности к приему топлива. Подняли флаг «Н»[133].

Балом правил «главный палубный» – боцман, руководя управлением электроприводов.

С крейсера был подан заведенный за лебедку трос, по которому затем протащили резиновый шланг. Матрос на приводе, в зависимости от изменений дистанции и качки, выбирал слабину, не допуская сильного провисания или не дай бог обрыва.

На самом деле процедура мало того, что сложная, требующая определенной филигранности, но… что уж – для «Пети» и довольно редкая. На памяти Скопина, всякий раз при необходимости принять твердый или жидкий груз (тот же керосин для вертолетов) все происходило либо в базе, либо на якорных стоянках у бочки.

Сразу нашлись любопытные, кому нечем себя занять, высыпав на все открытые площадки и мостики корабля… поглазеть.

А там, внизу, что-то не получалось – трос удерживался в правильном балансе, шланг завели, но у приемного патрубка возникла заминка… слышались отзвуки недовольного боцмана. А затем и вовсе пошел мат-перемат – по палубе растекалась черная лужа мазута!

– Вот бл… – выругался кавторанг, окликнул дежурящего в рубке мичмана. – Позвони на «левый», узнай, что у них там стряслось, черт возьми!

Сам снова свесился вниз, облокотившись на планширь.

– Шланг соскочил с рожка, – быстро выяснил суть проблемы мичман, – но уже все нормально. Пошло наполнение!

– Сам вижу, – проворчал, не оборачиваясь, Скопин.

С «Петра» на БПК дали флажную отмашку, и оба противолодочника практически одновременно и не в пример быстрее отработали контакт, отсигналив о начале приема топлива.

– Утерли нам нос, – проворчал кавторанг.

От дальнейшего созерцания его отвлек дисциплинированный вестовой, оттарабанивший «тащ ка-атан вторанга, приказание выполнил!».

За спиной матроса маячил тяжелым взглядом полковник КГБ.

* * *

– И что он тебе? – вечером спрашивал Харебов. – Вербовал?

– Погоди, вскорости и до тебя доберется, – состроил зловещую рожу Скопин.

– Фы, удивил. Он и три его летёхи-зама и без того всяко нос везде суют. Вот и ко мне на дискотеку заглянул (я на «портаче» старые кассеты переслушивал от скуки), подсел на чай, приобщиться, так сказать, к прекрасному и запрещенному – у меня как раз «то ли птицы летят перелетные, то ли крысы бегут с корабля»[134] крутило.

– И что тут запрещенного? Крысы – диссиденты-иммигранты.

– Так крысы с корабля бегут, когда корабль тонет – прямая аналогия с развалом Союза.

– Надо же. Никогда не вникал. И строгий полковник тебя пожурил?

– Нет. Мы еще «Машину» пару треков прогнали, и он радостно утопал.

– Не люблю я его.

– Кого? Особиста?

– Макаревича.

– Чего вдруг? После Крыма? Когда он там что-то с либерально-оппозиционной платформы провякал?

– Да нет. Раньше, – чуть потянул молчанием, вороша прошлое. – На самом деле когда-то в сопливом отрочестве я не то чтобы фанател, но сам, наверное, помнишь – кассетники… слова в блокнотик переписывали… и под гитару самое распеваемое. А потом как-то после «перестроек», когда «оно» разбогатело, зазвездилось, передачу с ним случайно посмотрел: какой он весь из себя замечательный дайвер, всякие там поиски морских сокровищ и все такое. Ему интервьюер: «А вот поднять со дна танк» (сейчас не помню, но вроде речь шла о затонувшем ленд-лизовском судне). А этот снобом снисходительным в ответ: «Молодой человек, да вы что! Где я и где танк». Типа грубое железо не для него, а только золотишко, побрякушки, амфоры-клады. Честно… противненько стало. А позжа́ вообще довелось воочию увидеть. Да еще вблизи.

– На концерте?

– Нет. У меня к 1998 году два отпуска накопилось, подался к родне в Москву.

А тетка в комитете по культуре столичном работала. Билеты в театры на лучшие места и на премьеры фильмов – халява. Вдобавок на премьерах фуршеты реальные – с канапе, пирожочки-бутербродики на столиках, «Хенесси» в пластиковые стаканчики… опять же все задарма. Красота! Там-то я и насмотрелся на богему. Сижу как-то в «Художественном» на Пушкинской, фильм еще не крутят, второй звонок, все усиленно попкорн поглощают. Тут молоденькая журналисточка и оператор – подваливают, поверх головы фотовспышкой щелкают, интервью норовят взять. Оглядываюсь, а сзади две знаменитости: Ярмольник, тот с понятием – морщится, но молчит, улыбочку – в объектив, а Макаревич вскочил… и знаешь, без мата, вроде бы без особого хамства, но вонь изо рта такую поднял, да с полнейшим презрением: мол, проваливайте, достали! На девчушку-журналистку жалко смотреть было[135]. Ну, думаю, морда ты кроличья! Это ж твоя, знаменитость, работа, карьера, это часть твоего образа жизни, часть твоей славы! Так изволь понимать, принимать эту данность, сукин ты сын!

– А все знаешь почему? Ты его за ого-го-го считал – «звязда»! Думал, что «оно» будет, как в его красивых текстах, несущих «разумное, доброе, вечное». А оно оказалось зазнавшееся говнецо, взирающее свысока на окружающее его быдло. Короче, хрен бы с ним… ты от темы ушел.

– Про особиста? И что? – С сомнительным прищуром поглядел на товарища Скопин. – Послушал, говоришь, музыку и не солоно ушел? Как-то скоренько.

– Ну… – слегка замялся Харебов, – «Пинк Флойд» восемьдесят седьмого года ему дал, он на радостях и…

– Ага, купил, значит, инсайдерским артефактом. Значит, он из тех… не чужд.

– Типа того. Меломанит.

– В принципе, со мной тоже так, без особых чекистских штучек. Сначала: «буду откровенным, мне помимо основного задания были поставлены дополнительные задачи – составить свое мнение об экипаже», но не напирая «по душам до посинения», а в режиме «беседа» в теме общих вопросов и настроений. Вроде бы психическая или, изволь, психологическая разведка… но на самом деле щупают-прощупывают, чего от нас можно ожидать. Да и что нам можно дать… а это хороший признак.